Пятится его конь — не может богатыря вытащить. Хуже того — уходит богатырь глубже в землю, вместе с конём уходит; у коня ноги в земле, будто не твердь под ними, а зыбучее болото.

— Не вылезти! — говорит Святогор. — Прощай, Марья! Прощай и ты, Илья Муромец! Подойди ко мне, я дохну на тебя — отдам тебе половину моей силы.

Подошёл Илья. Святогор дохнул и отдал ему половину своей силы.

— Подойди ещё раз, — позвал Святогор, — я тебе, Илья, ещё силы дам.

— Не надо больше, — ответил Илья Муромец, — земле будет тяжело. Прощай!

Тут ушёл Святогор вместе с конём в землю. И медное кольцо ушло. Стало в поле ровное место.

— Поедем, — сказал Илья Муромец Марье, — довезу тебя до какого-нибудь города.

— Нет, — сказала Марья. — Я тут останусь. Спасибо тебе на добром слове. Поезжай, богатырь, один.

Илья Муромец уехал. А Марья заплакала. Плакала она, плакала и не заметила, как превратилась в ракиту.

У ракиты ветки тонкие, листья узкие. Возле самых корней родник.

Вот уж тысяча лет прошло, может больше, — течёт из-под земли чистая вода. Будто Марья всё плачет над неразумным богатырём — сила у него была огромная, да не сумел ею хорошо распорядиться.

Сухман-богатырь

Однажды киевский князь созвал на пир всех своих бояр, всех воевод, всех богатырей, всех дружинников.

Об этом узнал басурманский царь. Он подумал:

«Пока пируют, моё войско подберётся к Киеву. Захвачу город, возьму много добра, уведу пленников».

Тут же басурманское войско пошло в поход. Вперёд поскакали конные. Они хватали каждого, кто встречался на дороге, и некому было предупредить киевлян о близкой беде. Как туча движется по чистому полю басурманское войско.

А у князя во дворце пир идёт. Не один день пируют. Уж скоморохи устали играть на дудках. Песенники устали песни петь. Плясунов ноги не держат. Тогда гости стали рассказывать, кто в каких походах бывал, о чём слыхал, что видал. Князь всех слушает, хвалит. Самых удалых одаривает подарками: кому даст кафтан, кому серебряную чашу, кому горсть золотых денег.

На особой лавке, покрытой бархатом, сидели богатыри. Среди них богатырь Сухман. Один он молчал. Князь его спрашивает:

— Чем тебя наградить? Ты о себе не говоришь. Да мы и так знаем: много ты побил врагов, землю Русскую защищал храбро. Хочешь, возьми у меня деревню. Хочешь, целый город бери.

— Спасибо, — ответил богатырь. — Ничего мне не надо.

— Как не надо? — удивился князь. — Может быть, ты зло на меня таишь, поэтому от подарка отказываешься?

— Зла у меня нет, — ответил Сухман. — И чтобы ты поверил мне, я поймаю для тебя лебедь. У других князей во дворах медведи на цепи, а в твоём дворе пусть живёт белая лебёдушка.

Зашумели гости — трудно лебедь поймать. Стрелой подстрелить и то не каждый может. А князь обрадовался. Велел слугам под окнами своих хором пруд копать да налить в него озёрной воды.

Сел Сухман на коня — пообещал вернуться через день — и уехал из города. Доехал богатырь до Днепра-реки. Смотрит — нет ли в заводях лебединой стаи. А вода в реке мутная, перемешана с песком.

— Отчего ты замутилась, Днепр-река? — спросил Сухман.

Река ему ответила:

— Как же не замутиться? Третий день басурмане мост мостят. Хотят переправиться и на Киев напасть. А я берега рою, мост рушу. Да уж нет у меня больше силы…

Богатырь въехал на бугор, посмотрел за реку, увидел в чистом поле огромное войско — сорок тысяч на конях, а пеших не сосчитать.

«За помощью скакать поздно, — подумал Сухман. — Жалко, меч и палица дома остались…»

На бугре росли дубы. Сухман выдернул какой крепче, ветки оборвал, сучки обломал. Взялся обеими руками за вершину. Тут заржал богатырский конь, перескочил реку. Очутился богатырь перед вражеским войском.

Как махнул Сухман дубинищей, как начал басурман колотить! Направо махнёт — получается улица. Налево махнёт — переулочек. Валятся враги с ног. Сколько-то времени прошло — всех побил Сухман.

Но и сам богатырь еле живой. Весь изранен стрелами.

Подошёл богатырь к реке. Обмыл раны. Воткнул в них маковые листья, чтобы кровь не текла. Попросил он раны:

— Не болите! Не в драке, не в баловстве получил я вас. Я город Киев спасал. Русскую землю защищал.

И перестали болеть раны.

Сел Сухман на коня. Поехал в Киев. Первым увидели Сухмана боярские сыновья. Они были завистливые, злые.

— Ты, богатырь, обещал живую лебедь привезти. Где же белая лебедь? В облаках летает?

За боярскими сыновьями бояре на улицу выбежали. Тоже стали над Сухманом смеяться. Обзывают хвастуном. Пальцами показывают.

И князь на крыльцо вышел. Видит, богатырь вернулся с пустыми руками. Рассердился:

— Так-то мне служишь? Потешаться надо мной вздумал?

— Не сердись, — сказал Сухман. — Не привёз я белую лебедь. Не сдержал слово. С басурманским войском бился. Было сорок тысяч на конях, а пеших не сосчитать.

Тут боярские сыновья и бояре ещё пуще развеселились. От смеха по земле катаются.

— Нет чтобы просить у князя прощения, вон какую небылицу придумал!

Князь совсем разгневался. Приказал связать Сухману руки, посадить в глубокую темницу. Бояре связали Сухману руки. Посадили в глубокую темницу.

Услышали об этом богатыри. Пошли к князю, и самый старший богатырь, Илья Муромец, сказал:

— Как же ты, князь, мог сделать такое? Боярам поверил, а богатырю не поверил? Если не исправишь дело честью, мы сами Сухмана из неволи выведем. А сейчас пошлём в чистое поле богатыря Добрыню. Пусть посмотрит, что там.

Съездил Добрыня в чистое поле. Привёз дуб, которым бился Сухман. Как поглядел князь на дуб, побежал к темнице — выпустить на волю богатыря. Дуб-то у комля на щепки расщепился — каждому видно, какое сражение было в чистом поле.

Сухман вышел из темницы. Сам князь ему руки развязал. Просит прощения. Велел слугам нести золото, серебро, жемчуг, дорогое оружие, парчовые кафтаны, собольи шапки — в подарок Сухману.

А Сухман усмехнулся.

— Хорошо ты, князь, меня провожаешь. Вот бы встречал так… А вам, богатыри, спасибо. В дни моей радости вы были товарищами. Товарищами остались и в дни моей печали. Жалко расставаться с вами. Да разболелись от обиды раны. Так болят, так болят, что нет силы терпеть. Прощайте…

И пошёл Сухман с княжеского двора. Вышел он из Киева. Пришёл на берег Днепра-реки. На берегу вынул из ран маковые листья. И умер.